Жульен знал. Только сегодня он получил письмо от сестры, где та жаловалась на то, что ее муж никак не может найти постоянную работу, что цены баснословно взлетели, а инфляция все с большей скоростью превращает франки в бумагу.
– Решили переждать в России тяжелые времена?
Потомок баронов помолчал, а затем тяжело вздохнул.
– Я не знаю, Франсуа. Возможно, я уже не вернусь во Францию. Это я лишь хорохорился, убеждая вас в том, что… Знаете, когда я принял окончательное решение уехать?
– Когда же?
– Я оказался на месте, где шел демонтаж рухнувшей Эйфелевой башни. Ее резали на куски и грузили на немецкие машины. Боши-рабочие что-то там весело обсуждали, и я спросил у одного из них, куда везут металл башни. В Германию, ответил он мне. На переплавку. И засмеялся. Издевательски так. Я едва его не ударил. Какой-то американский офицер из военной жандармерии отвел меня в сторону и попросил не провоцировать международный скандал. Скандал, понимаете? Мол, по условиям Стокгольмского мира, Франция обязалась обеспечить безопасность немецких рабочих, которые будут вести работы в рамках проектов МБВР. Так что, идите себе дальше, мсье. Я шел прочь и чувствовал себя так, как, вероятно, чувствует себя жертва изнасилования. А боши хохотали мне вслед. Но что я мог сделать? Мы с позором проиграли войну. И теперь национальный символ Франции сгорел в печах германских заводов.
Они помолчали. Наконец, Жульен спросил:
– Жак, вы уже подали бумаги на принятие русского подданства?
Собеседник покачал головой:
– Нет. Я пока не готов отказаться от присяги верности императору Генриху. Тем более что французское подданство мне в России никак не мешает.
Жульен криво усмехнулся:
– Два года назад по всей России было очень рискованно иметь французский паспорт. Могли и побить.
– Да, я слышал об этом. Тогдашнее наше республиканское правительство наделало множество глупостей. Вряд ли русским понравились попытки государственного переворота в России, а боевые столкновения с Русским Экспедиционным корпусом во Франции стали верхом идиотизма. Что ж, за все в этой жизни нужно платить. А, точнее, расплачиваться. В том числе и Парижем. Мы еще счастливо отделались, получив назад по итогам войны Шампань, Бургундию и Пикардию. Нам даже кусочек Эльзаса и Лотарингии выделили.
Франсуа Жульен вздохнул. Что ж, Рыбинск отнюдь не Париж. И, вероятно, никогда не станет городом такого масштаба. Но, в отличие от Парижа, воздух Рыбинска пахнет не тленом и пеплом, а живой гарью заводов.
– Франц Васильевич!
Жульен обернулся. К нему спешил мастер Тимофей Кузьмин.
– Что-то случилось, Иван Андреевич?
Тот замотал головой.
– Никак нет, Франц Васильевич, ничего не стряслось. Просто приехал господин Рено и просил собрать всех инженеров.
Франсуа кивнул и обернулся к д’Амбре.
– Идемте, Жак. Наш кардинал созывает своих гвардейцев…
Глава VI. Империя своих не бросает!
Империя Единства. Россия. Московская губерния. Императорская резиденция «Марфино». Кабинет его величества. 5 октября 1918 года
С минуту барабаню пальцами по столу, глядя в бездну окна. Врангель терпеливо ждет, не решаясь нарушить царственное молчание.
Мои мысли далеко и от него, и от этого кабинета, и, вообще, от всего сущего. Какой рок преследует меня? Как так получилось, что и в этой реальности случилась катастрофа на Шуховской башне? Это же абсолютно невозможное по своей сути событие! Другое время, другая обстановка, другая башня. Нет никакой разрухи и большевистских комиссаров с маузерами. Стройка имперского значения и приоритет во всем. Лучшая сталь, лучшие материалы и вообще все самое лучшее. Нет и не было отказа ни в чем. Башня строится по типовому проекту, схожие башни строятся в Константинополе, Красноярске, Иерусалиме и Владивостоке. Собраны лучшие инженерные и технические кадры. Нет и не может быть предпосылок к подобной катастрофе. Разумеется, я пока не знаю подробностей, но как же неприятно чувствовать липкий рок, следующий за тобой…
И Ольга. Как так получилось? Как она могла там оказаться? Какой злой рок ее туда загнал?
Ольга, Ольга…
И вновь скребутся кошки в душе. Уже привычное шестое чувство скребет изнутри своими острыми когтями. Что-то происходит. Что-то намечается. И я слишком далеко от центра событий. А это очень плохо. И весьма чревато.
Врангель ждал, не смея уйти без моего дозволения.
– Распорядитесь подать ближний поезд.
– Слушаюсь, государь.
– Где генерал Духонин?
Начальник моей канцелярии резонно ответил:
– Не могу знать, ваше величество. Сейчас сделаю запрос в Ситуационный центр относительно местонахождения командующего ИСС.
Продолжаю барабанить по столу пальцами. Дурацкая привычка. Никак не могу избавиться. Особенно, если нервничаю. А я сейчас нервничаю. Да.
– Найдите его и передайте мое повеление срочно развернуть штаб у башни. Пусть лично возглавит штаб.
– Немедленно будет исполнено, государь.
– Что-то еще?
Барон оживился и бодро доложил:
– В приемной ожидают назначенной аудиенции граф Суворин, граф Свербеев, а также господа Ле Корбюзье, Май, Гропиус и Мис ван дер Роэ, которым назначена аудиенция относительно градостроительных планов Новой Москвы и реконструкции Константинополя.
– Передайте всем, чтобы собирались. Поедут со мной. Аудиенцию дам в поезде.
– Слушаюсь, государь. Также смею напомнить о том, что на четыре часа пополудни вы назначили аудиенцию с лидерами идущих на выборы партий.
– Да, я помню. Переназначьте место аудиенции на Петровский Путевой дворец. Я встречусь с ними там.
Четкий кивок.
– Слушаюсь, государь. Еще смею заметить, что граф Суворин взял на себя ответственность, испрашивая дозволения на срочную аудиенцию.
Тарабаню пальцами.
– Что ж, просите. Остальные пусть собираются.
Барон исчез за дверью, а я попытался собраться с мыслями. Что ж, Суворин – это интересно. Вряд ли он набивается на аудиенцию ради того, чтобы верноподданнически прогнуться и пожелать императору доброго утра.
– Ваше Императорское Всесвятейшество…
Взмахом руки останавливаю официальное приветствие.
– Присаживайтесь, граф, нет времени на церемонии. Слышали о происшествии на башне?
Тот склонил голову.
– Так точно, государь. Только что узнал. Именно в связи с этим дерзновенно испрашивал о срочной аудиенции.
– Ваши соображения?
Граф не стал размениваться на политесы, а традиционно взял быка за рога.
– Государь. Я полагаю, что мы должны воспользоваться этой ситуацией. Немедленно.
– Слушаю вас, господин Великий Циник.
– Благодарю вас, государь. Я слышал в приемной, что вы повелели собираться, и что аудиенцию вы дадите в поезде. Правильно ли я понял, что вы, государь, собираетесь прибыть в Москву?
– Да, это так.
– В таком случае, ваше величество, я рекомендовал бы вам прибыть непосредственно на станцию «Воробьевы горы». Ваше личное появление на месте происшествия произведет благотворный эффект и изменит впечатление в массах относительно произошедшего. Личная забота о судьбе подданных и живейшее участие императора в спасательной операции всегда хорошо влияет на общественные настроения. Особенно в преддверии выборов. Смею напомнить о том, какой колоссальный эффект произвело ваше и государыни участие в событиях в Пскове.
Ну да. Чудесное спасение Пскова от гибели. Дождь, нет, проливной ливень, да что там ливень – небеса разверзлись тогда в ответ на молитву императрицы в адрес Богородицы, затушив тем самым и сам город, и пожар на артиллерийских складах. Чудо, как оно есть. Но неофициальный титул Маши «Благословенная» придумал как раз Суворин. Да, не спорю, там было за что. Но именно Суворин подметил нужные слова и сложил их в нужном контексте, а уж пропаганда и Церковь лишь подхватили этот нужный контекст, возводя августейшую чету, и особенно Машу, на пьедестал общественного восторга по всей России и по всей Ромее. И не только у нас. В той же Италии целые восторженные манифестации прошли по улицам городов. Миллионы и миллионы свечей за Чудо, и за Маши благословенное здравие.