Во всяком случае, уже к ночи количество праздношатающихся на улицах заметно снизилось. Тема революции в разговорах и головах временно стала отходить на второй план. Главной темой стала чума. Причем сам факт чумы уже почти не подвергался сомнению, спорили о масштабах и о том, что же лучше делать в этой ситуации – отсидеться несколько дней по домам, или же попытаться все же прорваться из обреченной столицы.

Однако самым интересным феноменом в эти часы стало то, что слухи, которые так радикально повлияли на настроение толпы, практически никак не коснулись ни лидеров мятежа, ни прежних руководителей города. Во всяком случае, до самого утра ничего в их действиях особенно не изменилось, и они продолжали привычно жить в каком-то своем особом мире, который традиционно никак не пересекался с жизнью простых смертных.

Итак, последняя ночь зимы, полная тревоги и дурных предчувствий, тяжелой и неповоротливой тушей переползла за свою середину. Весы истории замерли в шатком равновесии всеобщей анархии и нерешительности.

Глава VIII

Царь и великий князь

Могилев. Личный вагон его императорского величества государя императора Николая Александровича. 28 февраля (13 марта) 1917 года

– Итак, ты испросил срочной аудиенции…

Голос его сух. В словах слышится раздражение.

– Да, государь.

– Настолько срочной, что ради нее ты преодолел за один день шестьсот верст и вновь нарушил мои повеления?

– Да, государь.

Николай недобро смотрит на меня.

– Говори.

– Государь, я преодолел шестьсот верст и нарушил твой запрет на полеты только потому, что должен был успеть в Могилев до того момента, пока твой поезд не тронулся в эту роковую поездку. В империи заговор, и…

Император не дает мне договорить и буквально взрывается:

– Ты думаешь, я не знаю о заговоре? Или, быть может, ты допускаешь мысль, что я не осведомлен о твоем участии в этих позорных сборищах? О том, что тебя собираются сделать регентом при малолетнем Алексее. Как вы собираетесь меня устранить? Ударом табакерки в висок или удушить гвардейским шарфом? Или, быть может, будет что-то новомодное, и вы устроите показательную казнь на гильотине на потеху черни? Как ты смеешь, после этого всего, является ко мне? Это они тебя послали?! Признавайся!

Вот это да! Вот так начало! Как-то я не так себе представлял нашу встречу.

Николай стоял у окна весь красный и тяжело дышал. Я с трудом сдержался от ответных реплик, понимая, что как только наша аудиенция перейдет в формат крика с обеих сторон, мое дело можно считать полностью проваленным и можно смело выметаться из царского поезда.

Царь меж тем продолжал бушевать:

– В то время, когда кругом измена и обман, ты, мой родной брат, вместо поддержки, плетешь заговоры против меня! Ты спутался с этой интриганкой, нынешней графиней Брасовой! Ты – ты! – давал мне слово не жениться на ней, и свое честное слово, слово, данное своему государю и главе дома, нарушил! Думаешь, что я не знаю о том, что твоя ненаглядная жена-интриганка ходит по светским салонам и ее принимают там как будущую регентшу?! Ты думаешь, что я не знаю, зачем ты прибыл?! Они все тянут руки к моей короне, а ты, ты, мой младший брат, прибыл уговаривать меня сделать уступки этим скотам!

Да, похоже, моя миссия провалилась не начавшись. Слышать меня он не готов и наверняка не станет. Сейчас сбросит все, что накопилось, и выставит меня из вагона. Финита ля комедия, господа!

– Я слишком много вам потакал и много позволял! Я задавлю ваш мятеж!

– А то, что я здесь и убеждаю тебя не ехать в ловушку, а не сижу в Таврическом дворце во главе переворота, разве это само по себе не является доказательством моей лояльности тебе?

– Нет! Ты сам не осознаешь, как тебя используют! Тебя ко мне послали те, кто прячется у тебя за спиной! Они боятся за свою шкуру, а тебя посылают таскать каштаны из огня! Сможешь меня заставить пойти им на уступки – хорошо, а постигнет тебя моя справедливая кара, так и не жалко! Ты лишь марионетка в их руках! Ты, мой родной брат, только появился у меня на пороге, а уже начал что-то требовать! Требовать! От меня!

– Брат! Очнись от своей паранойи! Я от тебя ничего не требовал!

– Паранойя?! Дворцовые перевороты случались со времен сотворения мира! И чаще всего совершали их ближайшие родственники или даже наследники государя! Почему я должен верить твоим словам, а не фактам о твоей мне оппозиции, которые мне докладывают регулярно?!

– Так…

Я повернулся к императору спиной и, пройдя в конец салона, демонстративно спокойно уселся в кресло. Николай от такой наглости потерял дар речи и лишь сверлил меня гневным взглядом, пока я все так же демонстративно набивал и раскуривал свою трубку. Наконец, затянувшись, я сказал, не повышая голоса:

– Вот что, дорогой Никки. Я пролетел к тебе шестьсот верст и еще десяток верст с боем прорывался сквозь лес. Я сегодня минимум дважды был на волосок от смерти, пытаясь успеть сообщить тебе кое-что до твоего отъезда. Если ты не желаешь меня слушать, то я просто уйду. Желаешь слушать – скажу все, что сказать хотел, и тоже уйду. Играть роль дурака весьма утомительно, так что я предпочитаю лечь спать, раз уж ты не нуждаешься в моих советах и целиком доверяешь своим министрам, которые, кстати, уже разбежались, как тараканы. Итак, мне говорить, или я пошел спать?

Николай несколько минут молча нависал надо мной, затем хмуро буркнул:

– Мои министры не разбежались.

– А ты разве не получил от князя Голицына прошение об отставке правительства?

Николай кивнул.

– Получил, но отставку правительства я не принял, так что они продолжат работать дальше.

– Правда? А ты проверь! Правительства в империи больше нет, и на твои телеграммы уже никто не ответит. И, кстати, не уговаривай меня разделить с тобой поездку в твоем чудесном поезде.

– Очевидно, я должен у тебя спросить «почему», не так ли?

– Именно. Потому что дурак из нас только один, а я предпочитаю остаться в живых. Должен же кто-то радовать великих интриганов своей недалекостью и несамостоятельностью!

– О чем ты говоришь?!

– О том, брат мой венценосный, что твой поезд будет блокирован, тебя принудят к отречению, а потом убьют. И, кстати, сразу после этого убьют и всю твою семью. Меня, скорее всего, тоже, но я все же постараюсь…

И тут он меня буквально вырвал из кресла, схватив за грудки. Император в ярости прошипел мне в лицо:

– Что! Ты! Такое! Говоришь! Что ты знаешь?! Говори!!!

– Тихо, Никки, тихо… Даже в твоем вагоне стены имеют уши. Пока поезд стоит на месте, ни тебе, ни семье ничего не грозит. Успокойся наконец.

Я с определенным усилием разжал его хватку и высвободился. Теперь мы стояли друг напротив друга.

– Говори!

Сказано было уже тише, и было ясно, что вспышка ярости пошла на убыль, и самодержец потихоньку обретал способность рассуждать логически.

– Я пролетел шестьсот верст не для того, чтобы молчать. Но давай сразу условимся – мы с тобой в одной лодке. Убьют тебя – убьют и меня. Поэтому, пока мы за закрытыми дверьми, давай обойдемся без всей этой верноподданнической мишуры и поговорим как два брата. И если тебе легче, можешь и дальше меня воспринимать в качестве легковерного дурачка, мне это не принципиально. Итак, главное. Твой поезд обречен, как только тронется из Могилева. По плану заговора военных, впереди и сзади твоего поезда якобы случится крушение, и вагоны, сошедшие с рельсов, заблокируют тебе путь. Поезд будет блокирован мятежными войсками. Затем к тебе прибудет совместная делегация депутатов Государственной думы и генералов. Тебе предложат отречение.

Николай вскинулся.

– Чушь! Я на это никогда не пойду! Кроме того, со мной мой конвой!

– Пойдешь. Они захватят в заложники твою семью. Ты все подпишешь.

– Семью? Это невозможно! В Царском Селе надежный гарнизон!

– Гарнизон Царского Села участвует в заговоре. Ты удивительно слеп, мой брат. Зачем тебе министры и разведка, если ты ничего не знаешь? Ты говоришь, что ты осведомлен о заговорах? Тогда почему их участники до сих пор не дают показания в Петропавловской крепости? В частности, пяток великих князей я бы обязательно повесил. Со всем великокняжеским шиком. Привселюдно, с большим стечением народных масс. Им бы понравилось, я уверен.