— То–то он такой загорелый. Но всё одно европейский. Разворачивай, не гоже отклонять такое приглашение.

Оставшуюся часть дня мы пировали на берегу лагуны. Говорили на привычные рыбацкие темы: о рыбе, женщинах, бизнесе и политике. Перед закатом я отослал Брайна на «Литл Брейв» за питьевой водой и пледами, наказав ещё пару-тройку рыб наудить. Старик уже достаточно доверял мне, и младший Роберт дал мне понять, что готов к основному разговору.

Как негр отплыл Лафоллет-старший перешел к делу.

— Майки, сын рассказал мне о твоем предложении. И сейчас я сам убедился, что ты сочувствуешь делу прогресса, но я — опытный политик. Твои намерения похвальны и щедры, но ты не американец, а у нас после войны не отменили актанты о шпионаже [323] . Генпрокурор Палмер уже избегался сажать иноагентов. А такие пожертвования без политического или коммерческого расчёта не делаются. Приняв твой взнос, мы попадаем тебе на крючок, не хуже съеденной нами форели. Я бы не хотел, чтобы наша партия или фамилия пострадали, когда пославшие тебя захотят вернуть инвестиции.

Что ж я долго готовился к этому разговору и готовил его.

— Сенатор. Ваши опасения мне понятны. Потому я честно свои резоны и намерения объясню.

Старший собеседник чуть склонил влево голову показывая, что готов внимательно и смотреть, и слушать.

— Как вы уже знаете, мой бизнес пошел в гору после охоты Теодора Рузвельта в нашей саванне. Тедди не только мне хорошо заплатил, но помог иначе взглянуть на вещи. Из этой признательности я бы конечно помог ему или Вам как продолжателям его дела. Но мой вклад был бы, безусловно намного скромнее.

Собеседник смотрел на меня внимательно, и будь я прежним, он не мог бы не почувствовать в моих словах фальши. Впрочем, меня немного оттеняли закатные лучи, светившие из-за спины расчетливо севшего собеседника.

— Но у меня действительно есть бизнес-интерес.

Я сделал пузу закрываясь от слепящего закатного солнца.

— В чём же он, Майкл?

— Радио.

— Радио?

— Да радио и всё что связано с ним.

— В чём же тут могу помочь я?

— За ним сенатор большое будущее. А Вы, можете его раскрыть.

— Раскрыть?

— Для инвестиций. Вы же знаете о законе, запрещающем иностранцам инвестировать в газеты, и поправках, прибавляющих к ним кино.

— Да. Мы будем рассматривать осенью этот закон.

— Газеты и кино мне не интересны. Там уже не пробиться со стороны. Но в радио ещё нет такой толчеи. И оно еще в 1912-м попало в запретный список [324] .

— И сколько же вы готовы за сохранение «свободы устного слова» предложить?

Я достал из-за пазухи мешочек и протянул Лафоллету. Он принял его и открыл. Потом удивлённо высыпал на руку несколько камушков заигравших в последних лучах солнца…

— Это же…

— Алмазы.

Сенатор сглотнул и положил камни обратно, завязав мешочек, взвешивая его.

— На это можно весь Висконсин купить. По-моему, Майк, вы платите слишком щедро.

Чувствовалось что отец и сын напряглись.

— Нисколько, Роберт. Я покупаю не штат, а инвестирую в свободу и партию. Я совершенно не против если прогрессисты перед выборами войдут в доли вещательных станций по стране. А на выборах будут заказывать там рекламу, и дорого за неё платить… После выборов вы получите достаточно голосов, чтобы ослабить запрет, а может и отменить. И когда мне разрешат покупать, продадут половину этих долей мне по сходной цене. Партия же нужна, чтобы что бы инвесторы не беспокоились о том, что им помешает хоть одна легислатура.

Роберт старший молчал.

— Сенатор, я реалист. И понимаю, что полностью запрет не снять. Но для бизнеса не нужен полный контроль. Мне достаточно иметь возможность 20-30% доли в каждом вещателе. Это хороший куш. А Америка только выиграет от таких инвестиций.

В глаза Роберта Мариона Лафоллета-старшего сверкнули искорки от костра. Боевой Боб просчитал мой и свой интерес. Наживка схвачена. Поймал-таки я первую большую рыбу.

Глава 4. В лапах любви

Вашингтон. Округ Колумбия. САСШ.

Из воспоминаний Томаса Маршалла 16 июня 1920 г.

Как влияют наши близкие, особенно женщины, на нас мужчин? Не существует стандарта, по которому можно было бы это измерить. Я хорошо помню случай, который научил меня заботиться о своем собственном поведении и не быть слишком придирчивым к поведению моих ближних.

Меня попросили определить, кто была первой леди определенного города. Вражда между ними возникла из-за того, что они не могли определить, кто же имел право на эту почетную должность — была ли это жена почтмейстера или жена окружного секретаря. Секретарская жена настаивала на том, что ее муж был избран всеми жителями округа и что, следовательно, она была первой леди города; в то время как жена почтмейстера настаивала на том, что ее муж был назначен САМИМ президентом Соединенных Штатов и что она имеет приоритет над женой какого-то окружного клерка. Это был нешуточный вопрос, и я отказался отвечать на него, пока две дамы не приедут в Вашингтон и не позволят мне увидеться с ними.

Моя обычно кроткая Лоис услышав от меня о письме переменила тогда тон: «Томас, как же ты думаешь их рассудить? Ведь закон не делает разделения по красоте или уму, а только по источнику власти. Но оспариваемая «должность» почетная. И она получается по праву брака, и проистекает не от закона, а от их мужей. И выбрав одну из них ты можешь не только оскорбить другую. Ты невольно применишь свою власть в том, в чём избиратели не давали тебе власти». Лоис моя не только умна, половина моей мудрости принадлежит этой женщине. Она не стала в подобном случае бороться за «почетное кресло».

Сенат Соединенных Штатов является самоуправляющимся органом и принял правила для управления своими собственными процедурами. Он не регулируется обычными нормами парламентского права, установленными какой-либо из властей. Это приводило к частым затруднениям с моей стороны, когда я пытался отвечать на вежливые письма, которые мне присылали, потому что, хотя я мало что знал о правилах Сената, я ещё меньше знал о парламентском праве в целом.

Я помню, как получил письмо от женского клуба с просьбой принять решение по некоторым вопросам парламентского права. Оказалось, что у них было три вице-президента; что при назначении должностных лиц третий вице-президент сидела в кресле, отведённом второму, а второй занимала место в кресле, отведённом третьему. Первый вице-президент умерла. Мне был представлен запрос: действительно ли третий вице-президент, поскольку она сидела в кресле второго вице-президента, автоматически унаследовала кресло первого? На этот вопрос я попытался ответить, сказав, что ситуацию контролирует должность, на которую избирается человек, а не кресло, которое он занимает.

В ту среду судьба послала мне сомнения в вечной дилемме о полномочиях и креслах.

Вашингтон, округ Колумбия, Белый дом, САСШ, будуар Эдит Вильсон , 16.06.1920 г.

Сегодня было много дел, но у неё всё валилось из рук. Тумалти последние дни решал внешние проблемы и основной вал писем шел через неё. Она уже научилась раскладывать их по важности и срочности и даже стала доверять часть корреспонденции Джозефу полностью. Он хоть и католик, в служебных делах по-пуритански щепетилен и, если Эдит могла иметь иное мнение по рассматриваемому им вопросу, он всегда советовался с ней. Общий долг и общее горе сближают людей. За неполный год они научились понимать друг друга. Но сегодня много дел и бумажная рутина в основном досталась ей — Эдит Вильсон.

Завтра вице-президент соберёт министров. И они наверняка нажалуются ему что «в Белом Доме ничего не читают». Нужно было самой знать, что ответить этому индианскому остряку, если не удастся спихнуть его на Тумалти. Вот зачем Хьюз ей пишет о «зерновой сделке»? Стал бы Вудро решать этот вопрос? Это полностью прерогатива Хьюза, но он норовит спихнуть ответственность на президента! А ведь ей, пока она поняла, пришлось перелистать полбиблиотеки! Не этому учили девочек в колледже Марты Вашингтон! Ну да Бог с ним. Если Тумалти не против, скажет она завтра Маршаллу что б этот коммерческий вопрос Хьюз решал сам.