До конца чтения президент, положив здоровую руку на руку жене был спокоен.

— Всё хорошо? Мистер президент?

— Йээсс…

Эдит взяла в свои руки рабочую кисть президента.

— Репортаж я тоже посмотрела Джозеф. Всего две несущественные правки, можете печатать. — кивнула он.

— Дорогой, нам нужно поговорить — сказала она уже мужу

Джозеф встал. Но госпожа президент притормозила его поднятой рукой.

— Вудди. Из Константинополя вернулся посол Джерард. Нам там нужен надежный человек. Как ты думаешь Колби может его заменить?

Президент кажется напрягся, обдумывая что-то, но потом расслабился и подтверждая махнул.

— Вот и хорошо. Сейчас придет сиделка.

Эдит встала, подала листы с «репортажем» Тумалти, тихо сказав.

— Печатайте Джозеф. И, по Бейбриджу, пожалуйста, в течении час принесите оба решения мне.

Лондон. Провинция Онтарио. Канада. 17.06.1920 г.

Утром Энель прибыл в Петоски. И распрощавшись с экипажем «Литл Брейв» поспешил к ожидавшей его кошке. Точнее котам. Два молодых практически черных с едва отливающими рыжиной самца красной висконсинской рыси — достойный трофей для любого охотника. Во всяком случае они прекрасно оправдывают его пребывание в Соединённых Штатах. Четыре дня как по его заказу их выловили следопыты висконсийских ирокезов — онайдов. В порт Петоски кошек привезли вчера. И он, придирчиво осмотрев груз, принял зверей у вождя, дав тому полный расчет. Вместе с этим зверинцем он проехал на грузовом «Форде» до Гайлорда, и далее поездом до Детройта.

Громадина Центрального вокзала поражала не меньше чем сам построивший её североамериканский Вавилон. Его необычный груз вызвал живой интерес уже при провозе по улицам четвертого по численности города Штатов. Не удивительно, что при погрузке в специальный вагон несколько репортёров кружились на перроне и даже сфотографировали животных. Попал в кадр и, как писали утренние детройтские газеты, и «бельгийские дрессировщик Эниэльс» «собственноручно поймавшие этих пантер в Канаде». В общем, улыбнулся Скарятин, залегендировался он по полной. Он ещё успел в гостинице принять душ и сменить «охотничье» облачение, перед тем как с пассажирском уже перрона того же вокзала сесть на «Рассомаху». Знаменитый Нью-Йоркский экспресс увез его в ночь.

День прошел в суматохе и поесть было некогда. Потому из своего пульмановского вагона он уже в Канаде пошел в вагон-ресторан. Черепаховый суп, французское вино… Хотя лучше бы водка и русский салат. Но для южноафриканца это был бы странный выбор. Где-то у Лондона за следующий стол села женщина.

— Воды пожалуйста. И джин.

Голос показался ему смутно знаком. Но высокие спинки стульев скрывали от него даму.

Какой-то подвыпивший «ковбой» пытался даму угостить. Но и ему, и более солидному мужчине дама отказала. Но третий «ухажер», принимая её за очередную консуме [325] не собирался отходить. Распустив руки, он неожиданно получил по лицу.

— Пшол, вон!

«Русская», — пронеслось в голове Скарятина.

«Оскорбленный» янки уже занес руку что бы «этой шлюхе» отплатить. Но вскочивший Энель перехватил удар. Упёршемуся в него взгляд дебоширу хватило нескольких секунд что бы остыть.

— Простите, миссис, я обознался — натужно выговорил он. И медленно высвободив из медвежьего захвата Скарятина руку, пятясь стал уходить.

Энель повернулся к сжавшейся кошкой даме.

— Мадмуазель…

— Мишель? — взметнулась она.

Дама уткнулась в его плечо.

— Шарман. Хоть кто-то, родной — выдохнула она. Напряжение волнами спало. Измученное волнениями и голодом её сознание стало уходить.

Глава 5. Неопределенность и начало пути

Вашингтон, округ Колумбия, САСШ, Капитолий. 17 июня 1920г.

Из воспоминания вице-президента Томаса Райли Маршалла.

Как в своих общественных делах, так и в своей личной жизни, американец редко готовит себя к будущему. Он совершенно не желает, чтобы ему передавали по воде что-либо, что он мог бы получить по железной дороге. Его раздражает ожидание медленного процесса доставки грузов, когда в его город прибывает экспресс-автомобиль, и если кто-то скоро узнает, как доставить их самолетом, именно так он получит то, что хочет. Он никогда не хочет этого, пока сам этого не захочет, а когда он этого хочет, он хочет этого сразу. Фермер не осматривает свою технику в зимнее время, чтобы выяснить, что ей нужно для ремонта; но ждет неделю или десять дней, прежде чем ему это понадобится, а затем телеграфирует, чтобы запчасти были отправлены экспресс-почтой.

В тот день не один я смог почувствовать себя настоящим американцем.

В четверг, который, как положено, наступил после среды, по поручению президента, я собрал кабинет в собственном кабинете в Сенате. Вудро болел, и секретарь Тутулти упредил мои предложения собраться всем министрам в Белом доме. Что-ж, «карантин в связи с последствиями восточной инфлюэнции» был непробиваемой отговоркой. Хорошо, что ещё собрались у меня, а не в Библиотеке Конгресса. А то могли бы сославшись на «разделение властей» сослать нас туда записные законники.

Почти все собрались, даже немного поговорили о погоде, и о том заключении в котором оказался наш уважаемый президент, оберегаемый врачами. Ждали только Колби. Уже минут семь как должны были бы начать. Но уже случалось, что Бейдридж вольно распоряжался чужим временем.

Многие вопросы требовали присутствия госсекретаря, но можно начать и с тех что можно обсудить без него. Я уже открыл рот что бы начать, но не успел я извлечь звук как открылась дверь и свободному стулу устремился Полк. Он положил свою папку на стол и поздоровавшись решил сразу прояснить неопределённость.

— Извините господа, я всего десять минут назад узнал, что буду вместо Колби — сказал первый заместитель Государственного секретаря САСШ.

— Кхех. Что с Бейбриджем. Заболел? — спросил я прищурившись.

— Колби здоров. Но нам пришло распоряжение о его отставке, — ответил Фрэнк

Я снова раскрыл рот и все присутствующие тоже застыли в немой сцене.

— Бейбридж, раздосадован. Исполнительный приказ от вчерашнего дня. Но я полностью в курсе дел, — прервал затягивающуюся паузу заместитель Колби

— Присаживайтесь Фрэнк, вам не впервой быть «исполняющим обязанности» — вышел из изумления я

— Может оно и лучше, что Вы здесь, — я продолжил, всё-таки Полк был сдержан на язык и в иностранных делах более своих начальников компетентным. Обсуждать внутренние вопросы Полк не мешал, а во внешних, той же «зерновой сделке» его участие было бы и при Колби желательно.

— Эта баба нас опять сделала, — прошептал сидевший напротив меня ветеран администрации Альберт Берлесон. Но в тишине, висевшей в кабинете каждое слово его все слышали отчетливо. Похоже есть шансы потерять ещё одного бойца, и с этой нашей несвободой что-то надо делать.

Заседание после этого прошло скомкано, и мы решили уже плотнее поработать после моего возвращения из Нью-Йорка в понедельник. Пока всё снова зависло в неопределённости.

«Царя на них нет», — с помнил я услышанную в Константинополе поговорку о нерасторопных чиновниках. В России вечно так. А у нас может и медленнее, но общим умом и волей доходней. Две головы как говорят на обоих берегах Атлантики, лучше одной! А уж три или четырнадцать… Не понимают они там, на другом берегу прелестей демократии. Впрочем, может и хорошо, что не понимают? Царства зависят от способностей очередного вождя, а в республике от способностей, всех сложенных вместе. Империи как возносились, так и падали. А народ и Сенат Рима сделал и фараонов, и правителей финикийских.

Как и следовало ожидать после того как министры разошлись мне занесли рескрипт президента о смещении Колби. И хорошо, что послали с правительственным курьером, а не через службу не к месту разговорившегося генерального почтмейстера Берлесона, ведомства которого всего пять дней как запретило пересылать в посылках детей.