Пока полковник думал, к нему подбежал старший унтер-офицер Преображенского полка Маслов и доложил:

– Ваше высокоблагородие! Там собрались солдаты лейб-гвардии Волынского запасного полка, и их унтер-офицер очень просит ваше высокоблагородие подойти к ним. Они не хотят участвовать в мятеже, но боятся вернуться в казармы, опасаясь расстрела за мятеж. Просят дать гарантии и разрешить им вернуться в казармы.

Кутепова ситуация забавляла все больше.

– В казармы? – переспросил он. – Ну, идемте-идемте.

Когда они подходили к углу Басковой улицы и Артиллерийского переулка, от толпы солдат отделился унтер-офицер и строевым четким шагом пошел навстречу полковнику. Подойдя, он отдал честь и отрапортовал:

– Ваше высокоблагородие! Солдаты лейб-гвардии Волынского полка раскаиваются в участии в мятеже и хотят вернуться в свои казармы. Просят дать гарантии, что их не будут судить и расстреливать за мятеж.

Кутепов кивнул и распорядился.

– Постройте людей.

Вслед за командой унтера солдаты спешно и несколько суетливо построились. Полковник прошел вдоль строя. Заметил, что построились не все, а в толпе стоят какие-то подозрительные штатские.

Выйдя на середину строя, Кутепов громко сказал:

– Солдаты! Шпионы и провокаторы толкнули вас на измену своему долгу, на измену присяге и на измену Отечеству. Я говорю так, потому что толкнули вас на это преступление перед государем и Родиной немецкие агенты, которым выгоден мятеж в столице России. Мятеж в Петрограде обезглавит страну, и она, по мнению наших недругов, потерпит поражение в Великой войне. Не будьте мерзавцами и предателями, палачами своего Отечества, оставайтесь честными и верными присяге русскими солдатами!

Полковник сделал паузу и отчетливо произнес:

– Все, кто готов прекратить мятеж, может вернуться в казармы, и я, полковник Кутепов, начальник сводного карательного отряда города Петрограда, обещаю вам, что вас не расстреляют.

Солдаты радостно загомонили.

– Однако…

Собравшиеся – и те, кто стоял в строю, и те, кто стоял отдельно толпой – замерли в ожидании дальнейших слов полковника.

Кутепов выдержал драматическую паузу и завершил мысль:

– Однако дело каждого из вас будет рассмотрено отдельно, и суд определит степень вашего участия в мятеже и личную вину каждого. Но повторяю: вас не расстреляют, я вам это обещаю.

Солдаты вновь зашумели, но мощный голос полковника опять перекрыл гомон и заставил всех замолчать:

– Те же из вас, кто хочет полного прощения за участие в мятеже…

Над Литейным установилась тишина, нарушаемая лишь отдаленной стрельбой. А Кутепов повысил голос, громко и четко заговорил так решительно, как будто отдавал приказы:

– Итак, кто хочет прощения за участие в мятеже, тот не сможет отсидеться в своих теплых казармах, объявив нейтралитет. Никакого нейтралитета! Нейтралитет – это неисполнение приказа, это нарушение присяги и измена! Полностью прощены будут лишь те, кто вспомнит о том, что они – верные долгу и присяге солдаты Русской императорской армии! А потому я повторяю – кто останется на улицах, будут считаться мятежниками, а мятеж будет подавлен любой ценой. Это я вам обещаю! Те, кто вернется в казармы – не будут расстреляны, но понесут наказание соразмерно своему участию в мятеже, но с учетом раскаяния их не расстреляют. И это я вам обещаю. Те же, кто верен государю, долгу и присяге, будут полностью прощены и займут места в нашем строю и будут беспрекословно выполнять приказы мои и ваших командиров. Каждый должен решить для себя. На размышления у вас будет десять минут.

Полковник сделал короткую паузу, оглядывая строй и вглядываясь в их лица, подмечая всю ту гамму чувств, которую испытывали сейчас стоящие перед ним. Всю эту смесь растерянности, отчаяния, азарта, решимости, недовольства и откровенного неповиновения. Видя все эти чувства и желания, Кутепов тем не менее чувствовал, что большинство все же растеряно, не знает, как правильно поступить, и откровенно запуталось в происходящих в городе событиях. И если появится тот, кто продемонстрирует силу и решимость, тот, кто возьмет на себя ответственность, кто поведет их за собой, то они пойдут и будут выполнять приказы. Какое-то время. А вот насколько долгим будет это самое время, целиком и полностью зависит от твердости и воли их командира. А с командирами у них, судя по всему, не все так хорошо, как хотелось бы. Ну да ладно, с командирами определимся позже, решил Кутепов и подвел итог:

– Кто желает прощения и идет со мной – идут строиться в том дворе. Объявившие нейтралитет – возвращаются в свои казармы ждать суда. Мятежники остаются на улицах и ждут пулю. Повторяю: на размышления десять минут. Время пошло. А для того, чтобы вам лучше думалось, спешу вас всех обрадовать: в Петроград прибывают несколько корпусов с фронта, в том числе и фронтовые полки лейб-гвардии, полки, знамена которых вы опозорили. И подумайте над тем, что сделают гвардейцы-фронтовики с теми, кто останется на улице…

– Товарищи! Он все врет! Не слушайте его! Вас всех расстреляют! – вдруг заверещал какой-то чернявый господин в штатском. – Только революция…

Громкий выстрел оборвал кричавшего, и тот с дыркой во лбу и удивлением на лице упал навзничь на снег.

– А шпионов и провокаторов мы будем расстреливать на месте. Это я вам тоже обещаю.

И полковник Кутепов, пряча свой наган в кобуру, развернулся и твердым шагом пошел в сторону тех дворов, где уже стояли в строю и ждали его слова солдаты лейб-гвардии Литовского полка.

Глава V

Огонь в небе и на земле

Где-то в небе между Гатчиной и Могилевом.

27 февраля (12 марта) 1917 года

Мои напряженные размышления были прерваны появлением в салоне Горшкова, который прокричал:

– Ваше императорское высочество! По курсу сплошной облачный фронт! Метель! Мы постараемся подняться выше, но могут быть проблемы с топливом! У нас его просто впритык! Мы пролетели Витебск и еще можем вернуться! В Витебске есть аэродром!

Кричу в ответ вопрос:

– Там есть топливо и масло для заправки?

Полковник пожимает плечами.

– Может быть! Но метель! Надвигается ночь! Мы не взлетим!

– Нет, Георгий Георгиевич! Об этом не может быть и речи! Вы знаете, что поставлено на карту! Сегодня мы должны быть в Ставке!

Тот озабоченно кивнул и удалился в кабину. Мы начали набирать высоту.

Вскоре началась болтанка. Машина влетела в облака, и видимость упала до нуля. Минут пять нас основательно трясло, и вот в иллюминаторы брызнул свет закатного солнца. Белоснежные облака покрывали весь низ и полностью скрывали землю. Даже не верилось, что внизу бушует пурга.

В салон выскочил озабоченный чем-то моторист Марсель Плиа и внимательно осмотрел через иллюминаторы все четыре двигателя. Что-то пробормотал себе под нос и вновь исчез в кабине.

Вообще, этот Марсель Плиа был весьма колоритным персонажем. Начнем с того, что он был полинезийцем и гражданином Франции. Вот так удивительно иногда складывается жизнь – мальчик с острова в центре Тихого океана в результате становится мотористом-стрелком в чине фельдфебеля в Российском императорском Военно-воздушном флоте! С его жизненной истории можно отдельный роман писать, как я слышал (точнее, «вспоминал» память прадеда). Дело в том, что его мать была нянькой у французских колонистов, и, возвращаясь во Францию, они взяли няньку с собой. Так Марсель с диких островов Полинезии переместился в блистательный Париж. Как Марсель оказался в Санкт-Петербурге, я не знал, да и неважно это. Важно то, что, попав в 1906 году в русскую столицу, французский полинезиец быстро обрусел, выучил русский язык, женился на русской девушке, которая родила ему сына. Работая на заводе, он проявил недюжинные таланты к механике и вообще зарекомендовал себя смышленым малым. С началом мировой войны он поступил добровольцем в русскую армию, где был направлен в качестве шофера в ИВВФ. Но не сиделось ему за баранкой грузовика, и вот он уже моторист-стрелок на «Илье Муромце», где своим героизмом успел заслужить два Георгиевских креста и уважение самого Игоря Сикорского.