Побагровевший Некрасов не стал ждать, когда же Керенский наговорится, и тут же его со злостью перебил:

– А что же вы сами, глубокоуважаемый Александр Федорович, лишь разговоры разговариваете? Почему бы вам не прекратить выступления в безопасности этого здания и не отправиться в казармы? Вы же сами только и делаете, что выступаете с речами! То здесь, то в Екатерининском зале, то в зале заседаний!

Керенский покровительственно кивнул и с пафосом ответил:

– Я, господин Некрасов, отправлюсь сразу вслед за вами! А пока я выступлю в упомянутом вами Екатерининском зале, и даже в том самом зале заседаний! Я выступлю на площади перед Таврическим дворцом! Я вдохновлю добровольцев! Мы должны сформировать революционные отряды и взять под контроль Министерство путей сообщения, все вокзалы Петрограда. Кроме того, необходимо захватить железнодорожные узлы Царского Села, Гатчины и Тосно для блокирования переброски в столицу царских войск с юга. Для этого нам срочно необходимо поднять восстание в гарнизонах Царского Села и Гатчины! Мы должны продержаться несколько дней любой ценой, пока восстание не охватит другие города. До тех пор, пока нас не признают союзники. Сегодня же отряды сознательных граждан новой России выедут в эти очаги царизма и деспотии! Мы выкорчуем эту заразу! Я иду на площадь! А на вашу унизительную попытку умалить мою роль в революции, дорогой мой Николай Виссарионович, я гневно отвечу: я тоже не буду сидеть в Таврическом дворце. Я сам отправлюсь к войскам. И не куда-нибудь в казарму, как вы изволили сейчас выразиться, а в сам Кронштадт!

Керенский, опрокинув стул, выбежал из зала. Родзянко мрачно проводил его взглядом. Что-то екнуло внутри от нехорошего предчувствия…

Орша. 28 февраля (13 марта) 1917 года

Император Всероссийский изволил гневаться. Фредерикс, Воейков и Нилов молча ждали, пока государь закончит выражать свое негодование. Наконец Николай Второй заявил:

– Кругом измена и трусость и обман! Михаил тоже хорош! Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость! Владимир Николаевич, садитесь, я буду диктовать высочайшее повеление!

Воейков принялся записывать под царственную диктовку.

«1. Деятельность самозваного Комитета спасения народа и России прекратить, все решения и распоряжения этого комитета отменить, все отпечатанные “Обращения ВЧК” изъять и уничтожить.

2. Генералу Иванову взять под домашний арест всех участников самозваного Комитета по обвинению в измене государю императору.

3. Произвести тщательное расследование гибели генерала-адъютанта Алексеева.

4. И. д. наштаверха назначить генерала-адъютанта Иванова.

5. До Нашего прибытия в Царское Село никаких действий не осуществлять.

Николай».

– Прошу великодушно простить, государь, но, возможно, стоит сначала вашему величеству переговорить с братом? Быть может, его ввели в заблуждение и он действительно считает, что вас, государь, захватили заговорщики? И он искренне пытается спасти ваше величество? В тексте «Обращения» речь не идет о том, что этот Комитет узурпирует власть. Наоборот, насколько я смею судить, его действия действительно имеют целью лишь подавить мятеж, и они готовы подчиниться вашей воле…

Николай мрачно смотрел на Воейкова. По мере того, как тот говорил, государь становился все более мрачным. Дослушав генерала, император раздельно произнес:

– Очевидно, Владимир Николаевич, вы не отдаете себе отчета в серьезности положения. Дело тут вовсе не в том, что этот самозваный Комитет действует от моего имени. Здесь я готов с вами согласиться, что, быть может, Михаил считает, что я где-то блокирован и меня пытаются принудить к каким-то противным моей сути действиям. Но ужас в том, Владимир Николаевич, что этот Комитет провозглашает от моего имени вещи, на которые я никогда не соглашусь. Никаких конституций и прочего непотребства я не допущу. Михаил же, нахватавшись в столичных салонах всяких идей и попав под влияние интриганов типа Родзянки и собственной женушки, пытается принудить меня согласиться на эти ужасные реформы. Я уверен, что Михаил сам додуматься до такого не мог, и мне важно понять, под чью же диктовку он раздает эти обещания. Поэтому я повелеваю деятельность этого Комитета прекратить, его распоряжения не выполнять, любые документы и обращения уничтожить, а генералу Иванову исполнить мое повеление и свой долг.

Воейков кивнул и вышел. Но отправлять высочайшее повеление не стал, твердо уверенный, что государь действует на эмоциях и через некоторое время изменит свое решение. Во всяком случае, сам генерал Воейков приложит все силы для этого.

Петроград. 28 февраля (13 марта) 1917 года

– Именем революции я приказываю вам сложить оружие и покинуть здание Министерства путей сообщения! С этого момента я являюсь здесь главным!

Ходнев с удивлением поднял голову на зашедших в кабинет уверенным шагом двух человек.

– Мазайков!

– Тут я, вашвысокоблагородь!

Полковник строго посмотрел на денщика и брезгливо поинтересовался.

– Кто пустил сюда вот это… этих…

Говоривший возмутился:

– Позвольте, господин полковник, вы забываетесь! Вы не отдаете себе отчета в том, что вы разговариваете с новым комиссаром путей сообщения! Я попросил бы вас сменить тон и освободить мой кабинет!

Ходнев продолжал игнорировать вновь прибывшего и смотрел на Мазайкова, ожидая ответа на свой вопрос. Тот явно стушевался.

– Так это, вашвысокоблагородь, они прибыли с солдатами лейб-гвардии Кексгольмского запасного полка и, значится, хотели поговорить с однополчанами, вот. Стоят они щас там внизу, у баррикады, разговаривают с нашими солдатами. А этих господ в здание провел сам товарищ министра путей сообщения Борисов, ну и солдаты не посмели препятствовать ему. Вот, значится, как было дело, вашвысокоблагородь…

Полковник наконец перевел взгляд на вошедших.

– Итак, милостивые государи, соблаговолите объяснить, кто вы такие и почему я вообще должен уделять вам внимание.

Лицо Некрасова потемнело от гнева.

– Я, милостивый государь, Некрасов Николай Виссарионович, депутат Государственной думы, и я назначен комиссаром в Министерстве путей сообщения! Мне предписано арестовать прежнего министра господина Войновского-Кригера и принять управление министерством на себя.

Ходнев обратил свой взор на второго гостя.

– А вы кто такой будете?

– С вашего позволения, я Бубликов Александр Александрович, депутат Государственной думы и товарищ комиссара в Министерстве путей сообщения.

Ходнев подумал несколько мгновений и уточнил:

– Стало быть, и вы тоже назначены?

– Точно так, – Бубликов степенно кивнул, – назначен.

– Итак, вы, господа, оба назначены, и с этим ничего не поделаешь. – Ходнев сокрушенно вздохнул и отхлебнул чай из чашки. А затем спросил: – Но позвольте поинтересоваться, а кем назначены, собственно?

Взбешенный Некрасов закричал в лицо полковнику:

– Назначены Временным комитетом Государственной думы, которому сейчас принадлежит вся власть!

Ходнев еще раз подумал, вновь отпил чай и крикнул: