Офицер взорвался:

– Каких еще разведок? Что вы несете?

– А по поводу заговорщика вы не спорите?

И тут он меня ударил. Вернее, попытался ударить. Унтер перехватил его руку и прижал к сиденью брыкающегося Добронравова. Тот, сверкая глазами, шипел на подчиненного:

– Митрофанов… Пусти… Сгною…

Тот, продолжая жестко удерживать штабс-капитана, ласково так, словно припадочному, объяснял:

– Вы не серчайте, вашбродь, но невместно бить брата государя-то… Вам, благородным, оно што, а нас, мужиков, в Сибирю на вечные поселения или на плаху за дела господские… Не серчайте, вашбродь, не пущу… Щас приедем, охрану выставим, а там разберемся, хто за кого…

Я провожу контрольный информационный удар в головы:

– Целью заговора является не только свержение императора. Главной задаче заговорщиков из числа генералов и крупных богачей является недопущение принятия государем ожидаемых народом великих законов, в том числе и закона о земле.

Унтер охнул и…

Тут мы приехали. Солдаты с подножек попрыгали на заснеженную мостовую и стали озираться по сторонам, водя по воздуху винтовками с примкнутыми штыками. Митрофанов отпустил «их благородие», и злой Добронравов с ненавистью поглядывал то на меня, то на унтера. Затем, видимо приняв какое-то решение, приказал:

– Выходить из машины!

Через минуту, выстроившись боевой свиньей (Добронравов впереди, я в центре, унтер слева, шофер справа и два солдата сзади), мы двинулись к моему номеру.

Подойдя к двери, мы увидели двух солдат, стоявших у входа в номер. Злой штабс-капитан не обратил на них никакого внимания и лишь рявкнул раздраженно:

– Открывай!

Солдаты распахнули дверь, и мы по одному зашли в номер. Сначала Добронравов, затем шофер, затем унтер, а уж потом я.

Картину, которая предстала мне внутри, можно было заказывать у лучших фламандских живописцев. Или у режиссеров блокбастеров приснопамятного Голливуда. Добронравов (уже разоруженный) стоял посреди номера и смотрел на направленный ему в лоб маузер. Солдаты, шедшие сзади меня, были мгновенно разоружены «часовыми» у дверей. А успевшие войти в номер живописно стояли с поднятыми руками, косясь на винтовки в руках обступивших их солдат. Мостовский сидел в кресле у стены, однако в руках также держал маузер.

Я усмехнулся:

– Что ж, Александр Петрович, я рад вас видеть в добром здравии.

Мостовский, поглядывая на то, как его орлы связывают руки Добронравову и отводят в угол остальных, встал с кресла и спокойно ответил:

– Взаимно, ваше императорское высочество. Не замерзли в авто?

– Нет. Мы долго не стояли. Грузовик – ваша работа?

– Степан постарался. – Мостовский кивнул на унтер-офицера из своих. Тот подтянулся и доложился:

– Унтер-офицер Урядный, ваше императорское высочество!

– Молодец, братец!

– Рады стараться ваше императорское высочество!

– И как ты умудрился?

Гигант ухмыльнулся и подкрутил свой длинный ус.

– Дык до войны у свояка в гараже работал, усю ихнюю железную нутрость знаю. Дело не хитрое…

Я пожал руку Урядному, тот аж раскраснелся от удовольствия.

– Александр Петрович, напомните мне после о Степане. Но, господа, дело еще не не завершено! Что там с письмом?

Мостовский вытянулся:

– Письмо доставлено адресату и встретило понимание. Нас ждут!

Я кивнул и обратился к бывшим моим конвоирам.

– Что ж, братцы, я обиды не держу на вас, потому как вы выполняли приказ, не зная о его преступности. Но сейчас всем, кроме штабс-капитана Добронравова, я предлагаю решить, с кем вы – с государем императором, который готовит принятие народных законов о земле, власти народной в уездах и деревнях, о статусе ветеранов войны и наделении их особо землей и хозяйством, о многом другом столь же важном для простого народа, или же вы с заговорщиками, которые хотят свергнуть Богом данную власть и всласть грабить народ русский?

Народ зашумел. Люблю задавать вопросы с очевидными ответами, типа кем хочешь быть – молодым, здоровым и богатым или старым, нищим, больным и отсидевшем на зоне лицом нетрадиционной сексуальной ориентации? Реакция меня не разочаровала – не прошло и пяти минут, как мы все грузились в автомобиль и грузовик. Связанная тушка штабс-капитана Добронравова была заброшена в кузов, и наша колонна двинулась навстречу рассвету.

Могилев. 28 февраля (13 марта) 1917 года.

Несколько ранее

– Ну, что там, ваше императорское высочество? Пригодился пакет? Стоило оно тех усилий?

Я хмуро поглядел на Мостовского.

– Ваши усилия, дорогой мой Александр Петрович, привели к катастрофе.

Видя его растерянную физиономию, я пояснил:

– Фокус в том, господин Мостовский, что в вашем пакете ничего не было. В смысле ничего вообще. Он, видите ли, оказался пустым.

– Как пустым?! Как так?

Я промолчал. Мостовский нервно зашагал по перрону. Затем вполголоса горячо заговорил.

– Во имя чего же мы с боями прорывались в Могилев? Во имя чего я потерял несколько человек? Кому это было нужно?! А может, мне дали неправильный пакет? Или письмо перепутали? Вместо письма положили чистый лист бумаги? Ведь, черт возьми, должно же быть рациональное объяснение этой нелепице! Я не понимаю… Вы уверены?

– Уверен.

Штабс-капитан опускает глаза под моим тяжелым взглядом.

Выслушав его сбивчивую речь, я заметил:

– А еще я уверен, что ваше письмо погубило императора и всю нашу империю. Я имел глупость выполнить данное вам обещание не вскрывать пакет и несчастье воспользоваться вашим письмом для аргументации государю. И вот, в момент, когда я его почти убедил, черт меня дернул за руку достать ваш пакет. Можете представить, какой эффект на государя произвела чистая бумага вместо списков заговорщиков? Итог – государь уезжает. Впереди его ждет западня, арест и принуждение к отречению от престола. А Россию ждет анархия и гражданская война. Именно мы с вами, из-за вашего рокового пакета, теперь несем моральную ответственность за грядущую гибель России и за те миллионы русских людей, которые теперь погибнут по нашей с вами милости. Вот так, Александр Петрович.

Штабс-капитан подавлен. Нервно рвет ворот и пытается вздохнуть поглубже. Хрипло спрашивает:

– Неужели ничего нельзя сделать?

Жестко смотрю ему в глаза.

– Смотря на что вы готовы для спасения России и государя.

Мостовский выдерживает взгляд и твердо отвечает:

– Кого надо убить?

Я чуть истерически не расхохотался, так забавно звучала в это время и в этих обстоятельствах эта популярная в мое время фраза. Но штабс-капитан серьезен.

– Приказывайте, ваше императорское высочество.

С минуту мы бодаемся взглядами, а затем я киваю в конец императорского состава.

– Пойдемте, Александр Петрович, прогуляемся. Здесь не место для подобных разговоров.

В последнем вагоне я выгнал из тамбура солдата императорского Конвоя, и мы смогли продолжить беседу.

– Я собираюсь арестовать заговорщиков. Вы со мной?

– Так точно, ваше императорское высочество. Приказывайте.

С минуту я помолчал, собираясь с мыслями, затем быстро заговорил.

– Существует военный заговор против государя императора. Его возглавляют Алексеев, Лукомский, Брусилов, Рузский, Гурко и ряд других генералов и высших офицеров. Цель заговора – воспользоваться смутой в Петрограде и совершить переворот. Руководят заговором из-за границы. Силами заговорщиков поезд государя будет блокирован между Петроградом и Могилевом, где он и будет принужден к отречению, или же его убьют. Царская семья будет арестована, а Алексей станет марионеткой в руках регентского совета, который заговорщики и возглавят. Я сейчас попытаюсь обойтись словами и постараюсь склонить Алексеева и Лукомского к переходу на сторону государя. Однако велик риск неудачи, и тогда, скорее всего, я буду взят под арест.

Мостовский был потрясен.

– Но… Тогда зачем с ними разговаривать?